cheremyxa

Глупо, очень глупо считать себя умной. Сидеть в каком-нибудь утопичном месте, вроде берега реки или дома под столом, и думать, как так получается, что с моим умом я не могу добиться элементарных вещей. Глупость в том, что я хочу элементарных вещей, элементарные вещи ­ – на хрен.
Мы не виделись пятнадцать лет, ровно половину жизни. Случайно встретились в баре. Я проходила мимо столика, за которым он сидел с друзьями. Улыбнулась, поздоровалась и прошла дальше. Вернулась к своим знакомым – но думать ни о чем другом уже не могла. [Spoiler (click to open)]Через какое-то время мы вышли на улицу, поболтали.
Кажется, тогда, в школе, мы были друг в друга влюблены. Мы вместе играли в теннис и жили недалеко, ездили вместе домой. Много трепались. Не помню о чем. Мне всегда он казался глупым, не то чтобы совсем глупым, просто немного примитивным. Он хотел устроиться в жизни, у него даже были какие-то идеи на этот счет и, главное, принципы. Следуя этим принципам, он планировал не только устроиться, но и сохранить честь и достоинство – в общем, примитивизм полный. При этом у него были на редкость красивые глаза, удивительные.
Однажды на теннисе был праздник: огромный спортзал, в углу стол с принесенными сладостями и танцы. И вот мы танцуем медленный танец, и я чувствую, что он хочет меня поцеловать. И, кажется, я неуверенна, но вроде бы: его друг шепчет: «ну давай же, давай». Мне было страшно. Он этого не сделал. И конечно, если бы он поцеловал, это было бы очень нелепо, у всех на глаза – просто кошмар какой-то. Но я не знаю, может, он и не хотел, может, хотела только я.
Теперь мы в баре, как бы взрослые. Мило поболтали, обменялись телефонами и даже договорились поиграть как-нибудь в теннис. Я решила, что если через какое-то время он не позвонит, позвоню сама. Но прошла неделя или две, и я забыла о нем думать.
В школе одна девочка мне как-то сказала: «Ты смотришь на людей, как на козявок». И, наверное, в этом была доля правды. Уже тогда я удивлялась, почему люди такие тупые. Хотя там, в школе, было несколько умных мальчиков, они сейчас либо гребут деньги лопатой, либо за границей наукой занимаются. Но большинство – да, говорить не о чем. Но честно признаюсь, я всегда боролась с этим своим отношением, всегда! Я хотела, чтобы меня любили.
Точно не помню, что было после того вечера в спортзале. Наверное, все как-то закрутилось, все-таки одиннадцатый класс, на теннис я ходить перестала, а потом уехала в Москву.
В институтской группе я была единственной девочкой. На первой контрольной по мат.ану страшная грозная преподша говорит, что все тупые, кроме меня, у меня идеальная работа, пять с плюсом. Не думаю, что они сразу меня возненавидели, просто пробежала кошка. Потом один из них во время какой-то пьянки признался: «Тогда мы решили, что ты просто мерзкая зубрила, а потом поняли, что нет – у тебя, похоже, и правда, есть мозги». Я бросила учиться, но это не помогло, я все равно была умнее, о чем преподы порой напоминали, снова ставя в неловкое положение. Конечно, одна часть меня от этого кайфовала, другая – делала извиняющееся лицо.
На самом деле я ужасная трусиха, я ни разу в жизни ни кому не сказала: «Блядь, какой же ты тупой!» А сказать хочу постоянно. Такой должна быть работа над высокомерием?
Мы пошли играть в теннис, и это было так здорово. Мы практически не разговаривали, просто ты отбиваешь мяч, он отбивает, когда мяч падает, мы его снова берем и продолжаем играть. Как в пятнадцать лет. Также просто. Сейчас он женат и у него двое детей. У меня это в голове не укладывается, внешне он практически не изменился, такие же глаза. Я же стала блондинкой. Когда ехали домой, снова трепались. Я рассказала, чем занималась в последнее время. Он: «Блин, какая же ты умная». Я упомянула, что пишу сценарии для одного детективного сериала, самого позорного, который только существует. На самом деле, пишу -  это громко сказано, продана только одна серия, остальные – в бесконечных доработках и фиг знает, выйдут ли когда-нибудь. Немного приврала насчет оплаты – не знаю почему. Обычно я рассказываю об этом сериале в качестве оправдания, как бы говорю, что я не просто так живу, а делаю что-то полезное для будущего. Типа, у меня есть план. Плана нет. В общем, мы договорились еще как-нибудь встретиться.
После первого института я получила еще два образования. Это наркотик. Похоже, единственное, что у меня получается действительно хорошо – это учиться. Обожаю. Кажется, что еще вот-вот, еще чуть-чуть – и все встанет на свои места. И вообще что может быть прекраснее нового озарения? В какой-то момент накопление интеллектуальных навыков стало не интересным, но открылись другие неисчерпаемые источники. Реальное расширение сознания – это удовольствие, все остальное мелочи. Я решила уехать из Москвы на несколько месяцев, чтобы разобраться в себе. Но осталась тут надолго (процесс длительный).  Разговариваю с людьми. Улыбкой, ухмылкой или оскалом пытаюсь быть искренней. Где я нахожусь? Чем занимаюсь? Для чего? Я совсем не изменилась. Я влюбилась.
И вот он снова звонит и говорит: «У меня есть знакомый, я ему рассказал, что ты пишешь сценарии к этому твоему сериалу, он его обожает. И очень хочет с тобой познакомиться. Понимаешь, он реально умный, такой же, как ты». Я ужасно растерялась и спросила четыре раза: «Он точно хороший, он точно хороший, он точно хороший, он точно хороший?» Кладу трубку и берусь за голову: «Ох, милый… Он умный, говоришь, умный?! Блядь».  Ну, пусть звонит, я продолжу работать над высокомерием.

 

Если размешивать кофе в квадратной кружке, в центре образуется квадратная пенка. Значит, если бы меня кто-то начал гонять по квадратной квартире, я бы тоже в какой-то момент стала сворачивать под прямыми углами. Все это мне это кажется удивительным и забавным – подчиняться странным законам и наблюдать за их точным исполнением. Хотя, конечно, если бы меня действительно кто-то начал гонять по квартире, я бы постаралась выбежать на улицу. Так обычно и происходит.
Я влюбляюсь правым тазобедренным суставом. [Spoiler (click to open)]Сгибаю ногу в колене, игриво поднимаю бедро и так стою, будто чего-то ожидая. Слушаю – зерна в груди, потихоньку успокаиваюсь, затем думаю, а вот у него губы, и сердце екает, щеки краснеют. Выпячиваю другое бедро, успокаиваюсь. И снова – мысль – губы – специально – слушаю. Этим можно заниматься часам, а краснеть я никогда не перестану, наверное.
Выхожу на улицу. Мне нравится выходить на улицу. Из темноты на свет – днем, ночью – наоборот. Всегда контраст, особенно по запаху. Нет, в моем подъезде нормально пахнет, тут в дело другом, в пространстве, в приветствии.
Улицы у нас широкие, чтобы люди не сталкивались. Лужи и колдобины исправляют ситуацию. Жаль, что дороги у нас разные. Иногда я думаю, что мир уже совершенный, идеальный и осмысленный, в эти моменты мне так хорошо становится.
Влюбленность заставляет собирать все заново. Не могу работать. Нужно написать сценарий для сериала. Мне, конечно, нравится думать, что через какое-то время симпатичный актер произнесет слова, которые мне пришли в голову. Ах, если бы он знал,  какие приятные мысли пришлось оставить, чтобы освободить место для того, что ему покажется банальностью.
Захожу в мебельный. Продавцы на меня не обращают внимания. Я не похожа на человека, который хочет купить что-то тяжелое. Наверное, у покупателей мебели вид должен быть более созидательный.  Беру круглый стол, маленький.
Как теперь бегать по квартире? Непонятно. Хотя бегают по ней только племянники. Им мало одной плоскости, они забираются на диваны, на стулья, иногда даже на стол и снова вниз. Их отец говорит: давайте приклею вас за пятки к потолку – пугаются.
Выполнить работу несмотря ни что – радостно. Почти, как выйти на улицу.
Люди, которые заблудились в лесу, ходят по кругу, потому что одна нога короче другой. Только по кругу очень большого диаметра. Я ставлю на новый стол квадратную кружку и слушаю. Но зерна в груди снова гонят меня на улицу, выхожу из квадратной квартиры и надеюсь, что разница в длине моих ног позволит мне обойти галактику.

Когда что-то происходит, и ты вдруг меняешься, понимаешь что-то новое, но еще не очень во всем этом уверена и не привыкла к себе новой, страшно о своих открытиях с кем-то говорить. Ведь еще вчера я была очень высокомерна по отношению к тем людям, которые думают так, как я сейчас. И как раз об этом я говорить не стеснялась, и большинство моих знакомых продолжает об этом так же говорить, с уверенностью, что тут все идиоты. И помня прошлые разы подобных изменений, я понимаю, что действительно говорить об этом смогу только тогда, когда круг моих знакомых значительно поменяется. И тут поневоле задумаешься, как же хорошо быть пастухом, и плохо тем, кто вынужден менять стадо)))

Объясняла трехлетнему племяннику про вчера, сегодня, завтра, что то, что сегодня завтра, завтра будет сегодня, а сегодня будет вчера, а то, что сегодня вчера, завтра будет позавчера и так далее. В конце говорила, понимаешь? Он кивал головой и очень серьезно спрашивал: «Где?» И я начинала объяснять сначала потому, что «где» я не знаю.

Ошибаться очень легко. Особенно легко ошибаться, когда ты эту ошибку делаешь уже не первый раз и хорошо знаешь последовательность действий, которые точно приведут тебя к еще большей уверенности, что ничего изменить в этой жизни не получится. Новые ошибки совершать сложнее. Тут, как говорится, нужно быть творческим.
Я решила попробовать. ( Collapse )

Недавно у племянника (3 года) впервые на лбу появилась морщинка. Я захожу в комнату, а он молотком бьет по моему ноутбуку, молотком пластиковым, но со всей силы. Я говорю: «Глеб! Ты что делаешь? Ты же его сломаешь!» Обычно он не реагирует на воспитание, отворачивается и переходит к следующей шкоде. А тут потупился, задумался, и я вижу, он понял, что сделал какую-то ерунду. Он согласился. Но ему это очень не нравится. Внутри идет такая борьба, что, кажется, он вот-вот взорвется. Возможно, он впервые в жизни признавал себя неправым. Мне даже стало не по себе. И самое обидное во всем этом, что ведь делал он эту глупость не со зла, а искренне, от полноты чувств и чистого сердца. И как после этого ему жизни радоваться? По правилам? 

Купили племяннику на три года многоуровневый гараж. Такая клевая штука, что хочется в ней жить. 

13 октября по Калуге пробегал олимпийский огонь. Часть его маршрута проходила по дороге, по которой я хожу каждый день. Примерно за месяц-два до торжественного мероприятия весь путь перегородили лесами и таджиками, меня это раздражало, пройти невозможно, то и дело измажешься в чем-нибудь, ведь тротуары у нас узкие… А улица красивая: в основном двухэтажные дома, несколько старинных усадеб, один роскошный дуб. Правда, усадьбы облезлые, у одного памятника архитектуры даже колонна рассыпалась, и какое-то время приходилось пробираться по камням. И вот, за день до часа Х, как по мановению волшебной палочки, исчезли строители со своими конструкциями и мусором, и на их месте появилась красота. Честно говорю, красота неописуемая.  Я, конечно, хотела ее описать в тот же день, но руки не дошли. Зато теперь могу сказать, что прошло уже полмесяца, а дома, по-прежнему, как новые. Бордюры, правда, облезли, но так, наверное, и задумали, кому нужны крашеные бордюры зимой. Но при всем этом благолепии на душе есть какой-то неприятный осадок. Все это было сделано, чтобы кто-то пронес буквально за десять минут какой-то сомнительный символ. Не справедливо. А  мне теперь по этой красоте, может, всю жизнь ходить.

Телевизоры, слушающие голос хозяина…  Ведь это революция! Сколько можно говорить? Пора бы им уже совсем замолчать, и только слушать. Людям это более нужно.

Если уж манипулируешь людьми, нужно это делать с превеликим удовольствием.